Часть 3. Избранные главы неклассической психологии.

Леонтьев А.А. Деятельный ум.

М., Смысл, 2001, с.250-295

Глава 1. Вступительные замечания

Прежде чем перейти к итоговой части, в которой мы намерены синтезировать подходы, подробно освещенные в первых двух частях, необходимо кратко изложить несколько философско-психологических проблем, без анализа которых наша позиция будет как минимум неаргументированной, а может быть, и вообще непонятной. Таких проблем мы видим пять.

Начнем с того, что отказ от картезианского видения отношения человека и мира, очевидным образом напрашивающийся после работ С.Л.Рубинштейна, А.Н.Леонтьева, М.М.Бахтина и других, требует изложения альтернативной трактовки. Мы и попытаемся ее дать, не претендуя, естественно, на то, чтобы раскрыть полностью ее историко-философские корни. Но, с другой стороны, из такой альтернативной трактовки должна следовать и трактовка собственно психологическая. Ее суть – в первичности непосредственного, осуществляемого в реальном времени и пространстве взаимодействия мира и человека. Иначе говоря, мы попытаемся предварительно очертить психологию «не-алиби человека в мире», как выражался Бахтин. Именно к такой психологии, как видно из сказанного выше, шли и Леонтьев, и Рубинштейн.

Вторая проблема. Изложив выше понимание А.Н.Леонтьевым образа мира, необходимо продолжить и развить это понимание, опираясь на взгляды учеников Леонтьева и на очень важную идею двух способов представления информации, развиваемую как в рамках самой психологии, так и в рамках информатики.

Третья проблема, проблема личностного смысла, исчерпывающим образом проанализирована Д.А.Леонтьевым в его книге (Леонтьев Д.А., 1999) и серии статей. Однако в концепции Д.А.Леонтьева отсутствует такое принципиально важное понятие, как понятие смыслового поля, которое можно найти и у Выготского, и у А.Н.Леонтьева. Поэтому к проблеме смысла нам необходимо специально вернуться.

Четвертая проблема много раз ставилась в психологии, обычно как проблема поступка. Мы называем эту проблему проблемой «психологии деяния», связывая ее с понятием личности в школе Выготского.

И пятая проблема, выводящая нас опять-таки на психологию личности и на педагогическую психологию – это проблема дифференцированного становления личности в процессе ее социализации и, в частности, в процессе образования. Вслед за финским психологом Тимо Ярвилехто, одним из первых обратившимся к анализу этой проблемы и бросившим крылатую фразу «Учение как жизнь», мы считаем то или иное решение данной проблемы системообразующим для судеб образования вообще и в нашей стране – в частности.

Бесспорно, даже сам выбор этих проблем, не говоря уже об их трактовке в нашей книге, не может не быть субъективным. Но нам представляется, что эта трактовка органично вытекает из всей истории исследования отношений отражения и деятельности, описанной в предшествующих частях.

Итак, о психологии «большого мира».

Глава 2. Психология «большого мира»

Декартово противопоставление внутреннего мира субъекта и внешнего мира или «объективной действительности», отразившееся и в марксистской гносеологии (или, точнее, в том варианте этой гносеологии, который имел хождение в советской философии 30-х-50-х гг. под названием «марксистско-ленинской теории отражения»), не является единственным способом структурации мира как целостности (тотальности). Русская философия и психология ХХ в. знают по крайней мере шесть попыток построить альтернативные модели мира. Все они сходятся в идее единого континуума «субъект-объект». Некоторые из затрагиваемых ниже концепций (взгляды Бахтина, Шпета, Рубинштейна, Леонтьева) уже были описаны в первой и второй частях настоящей книги.

П.А.Флоренский: «Я живу в мире и с миром». По Флоренскому, «основное самочувствие человечества – «я живу в мире и с миром» – подразумевает существование, подлинное существование в качестве реальности, как меня, самого человечества, так и того, что вне меня, что существует помимо, или, точнее сказать, независимо от сознания человечества. Но наряду с этой двойственностью бытия, сознание человечества подразумевает и некоторое объединение или преодоление этой двойственности, причем тоже подлинное. Подлинно объединены познающий и познаваемое; но столь же подлинно соблюдается в этом объединении и их самостоятельность. В акте познания нельзя рассечь субъект познания от его объекта: познание есть и тот и другой сразу; точнее сказать, оно есть именно познание субъектом объекта, - такое единство, в котором только отвлеченно может быть различаем тот и другой, но вместе с тем, этим объединением объект не уничтожается в субъекте, как последний в свой черед – не растворяется во внешнем ему предмете познания. И соединяясь, они не поглощают один другого, хотя, храня самостоятельность, не остаются и разделенными. Богословская формула «неслиянно и нераздельно» в полной мере применима к познавательному взаимоотношению субъекта и объекта…

…У бытия есть сторона внутренняя, которой оно обращено к себе самому, в своей неслиянности со всем, что не оно, а есть сторона внешняя, направленная к другому бытию. Две стороны, но они не присоединены одна к другой, а суть в единстве первоначальном; они – одно и то же бытие, хотя и по различным направлениям. Одна сторона служит самоутверждению бытия, другая - его обнаружению, явлению, раскрытию или еще каким угодно называть именем эту жизнь, связующую бытие с другим бытием. По терминологии древней, эти две стороны бытия называются сущностью или существом… и деятельностью или энергией…Все подлинно существующее имеет в себе жизнь и проявляет эту жизнь, - свидетельствует о своем существовании – проявлением своей жизни, и притом свидетельствует не другим только, но и себе самому. Это проявление жизни и есть энергия существа.

Но если так, то тогда бытия могут, оставаясь по сущности своей неслиянными, не сводимыми друг на друга, не растворимыми друг в друге, - могут быть и подлинно объединены между собою своими энергиями: тогда это объединение может быть мыслимо не как приложение деятельности к деятельности, не как механический толчок одним бытием другого, а в виде взаимопрорастания энергий, со-действия их, …в котором нет уже врозь ни той, ни другой энергии, а есть нечто новое» (Флоренский, 1990, 284-285).

Вот эта-то связь бытий через взаимодействие энергий «есть синэнергия, со-деятельность бытий» (там же, 286).

Остановимся здесь, ибо дальнейшее рассуждение Флоренского касается природы слова, к чему нам еще придется вернуться. Мысль уже и так ясна: тотальность мира предстает перед нами как «взаимодействие энергий», применительно к человеческому миру – как взаимодействие деятельностей, раскрывающее сущность вещей через их взаимодействие, взаимодействие их «энергий». Познающий человек не оторван от целостности мира – он «встроен» в нее. Субъект отделен от объекта, но не противопоставлен ему, а объединен с ним процессом деятельности.

Человеческий разум есть «орган человека, его живая деятельность, его живая сила, логос... Акт познания есть акт не только гносеологический, но и онтологический, не только идеальный, но и реальный. Познание есть реальное выхождение познающего из себя или, - что то же, - реальное вхождение познаваемого в познающего, - реальное единение познающего и познаваемого… Познание не есть захват мертвого объекта хищным гносеологическим субъектом, а живое нравственное общение личностей, из которых каждая для каждой служит и объектом, и субъектом. В собственном смысле познаваема только личность и только личностью.

Другими словами, существенное познание, разумеемое как акт познающего субъекта, и существенная истина, разумеемая как познаваемый реальный объект, - обе они – одно и то же реально, хотя и различаются в отвлеченном рассудке» (Флоренский, 1990а, 73-74).

Итак, основная мысль П.А.Флоренского сводится к тому, что существует единое и реальное субъект-объектное пространство, вне единства которого и субъект, и объект становятся отвлеченностью, абстракцией. Это пространство конституируется и цементируется взаимодействием деятельностей.

М.К.Мамардашвили: «единый континуум бытия-сознания». Эта мысль Мамардашвили проводится им уже в ранних его работах о превращенной форме (см. об этом понятии в части 4). Вот его позиция: «...приходится оперировать понятием единого континуума бытия-сознания и рассматривать «бытие» и «сознание» лишь в качестве различных его моментов, имея в виду области, где теряют смысл классические различения объекта и субъекта, реальности и способа представления, действительного и воображаемого и т.д. Но здесь как раз и появляются... превращенные объекты... как знаки, «свидетельства» неустранимого различия между бытием и сознанием, как символы того, что при всей слитости в некотором общем континууме бытие и сознание не могут быть отождествлены. Наличие оператора «превращенность» в концептуальном аппарате теории указывает как раз на это» (Мамардашвили, 1992, 281).

В более поздней работе, написанной совместно с А.М.Пятигорским, Мамардашвили высказывает сходный тезис в более радикальном варианте: «...Если с самого начала принять гипотезу о принципиальной равноценности (в отношении возможностей их описания) субъекта и объекта, то становится возможным представление о том, что существует какая-то универсальная синтезирующая категория, опираясь на которую мы могли бы перейти к рассмотрению субъектного и объектного планов. Поскольку мы живем в определенной культуре, мы привыкли мыслить и описывать события в более или менее строгом дихотомическом плане «субъект-объект». Допустим, возникает какое-то иное представление - представление о том, что план «субъекта-объекта» не считается нами первичным планом умозрения, что первичный план иной, во-первых, не дихотомический, во-вторых; что существует какой-то абстрактный синтезирующий план, от которого мы могли бы перейти к плану «субъект-объект». Иначе говоря, мы предлагаем в качестве первичного способа описания такой способ, когда вводится сфера сознания, в которой нечто описывается без присутствия субъекта или объекта» (Мамардашвили и Пятигорский, 1999, 46).

И еще одно высказывание Мераба Константиновича, на этот раз в его ВГИКовских лекциях по античной философии 1979-1980 гг: «…Мышление и бытие совпадают; эта область есть реальность, объемлющая по отношению к объективной действительности (вне ее), так как под объективной действительностью подразумевается то, что мы можем, объективировав содержание наших представлений, утверждать о предметах и утверждать, что это происходит в мире в виде объектов и их связей» (Мамардашвили, 1999, 179-180).

Мы, естественно, не можем здесь изложить, тем более конспективно, всю логику М.К.Мамардашвили в его последних работах и лишь сошлемся на них - см. (Зинченко и Мамардашвили, 1977; Мамардашвили, 1984; Зинченко и Мамардашвили, 1991; Мамардашвили, 1993; Мамардашвили, 1997 и др.). Однако на нескольких его идеях, которые понадобятся нам в дальнейшем, имеет смысл остановиться.

Это, во-первых, ключевая идея концепции человека у Мамардашвили. Она в том, что «человек создается. Непрерывно, снова и снова создается. Создается в истории, с участием его самого, его индивидуальных усилий... То есть Человек есть такое существо, возникновение которого непрерывно возобновляется. С каждым индивидуумом и в каждом индивидууме» (Мамардашвили, 1992, 58-59). При этом «человек, может быть, есть единственное, уникальное в мироздании существо, способное складываться, организовываться, формироваться вокруг такой ориентации (ориентации в познании на внечеловеческое. - Авт.), развиваться посредством нее, то есть посредством культивирования объективного восприятия того, чем это существо не является. Это одна из человекообразующих сил» (там же, 124-125).

Еще одна важнейшая мысль касается невозможности рассматривать субъективное вне системы экстрацеребральных явлений (Зинченко и мамардашвили, 1977). И, наконец, еще одна, казалось бы, вскользь брошенная М.К. идея заключается в том, что «мы все время находимся, как сказали бы математики, в пространстве событий - не в пространстве вещей и предметов, а в пространстве событий» (Мамардашвили, 1997, 538).

М.М.Бахтин: «мое не-алиби в бытии». Бахтину принадлежит важнейшая идея «моего не-алиби в бытии». «В данной единственной точке, где я теперь нахожусь, никто другой в единственном времени и единственном пространстве единственного бытия не находился... То, что мною может быть совершено, никем и никогда совершено быть не может» (Бахтин, 1986, 112). Именно совершено! Ведь «можно осознать жизнь только как событие, а не как бытие-данность» (там же, 124). Бытие человека в мире деятельностно по определению. При этом вещь и личность, по Бахтину, - взаимосвязанные пределы познания. «Вещь, оставаясь вещью, может воздействовать только на вещи же; чтобы воздействовать на личности, она должна раскрыть свой смысловой потенциал» (Бахтин, 1979, 367)... И далее: «Смысл не может (и не хочет) менять физические, материальные и другие явления, он не может действовать как материальная сила. Да он и не нуждается в этом: он сам сильнее всякой силы, он меняет тотальный смысл события и действительности, не меняя ни йоты в их действительном (бытийном) составе, все остается как было, но приобретает совершенно иной смысл (смысловое преображение бытия)» (там же).

Появление человека и человеческого общества, таким образом, радикально меняет саму сущность бытия, сущность вещи, обретающей свой смысловой потенциал. При этом мир приобретает новое измерение - время. Действие, деятельность «принципиально отрицает ценностную самостоятельность всего данного, уже наличного, имеющегося, завершенного, разрушает настоящее предмета ради его будущего, предвосхищенного изнутри. Предстоящая цель действия разрушает данную наличность внешнего предметного мира, план будущего осуществления разлагает тело настоящего состояния предмета...»(Бахтин, 1979, 42). См. выше, в части 1, близкую мысль Ю.М.Лотмана.

Как выглядит мир по Бахтину? «Мир, где действительно протекает, совершается поступок, - единый и единственный мир, конкретно переживаемый: видимый, слышимый, осязаемый и мыслимый, весь проникнутый эмоционально-волевыми тонами утвержденной ценностной значимости... Эта утвержденная причастность моя... превращает каждое проявление мое: чувство, желание, настроение, мысль - в активно-ответственный поступок мой.

...В соотнесении с моим единственным местом активного исхождения в мире все мыслимые пространственные и временные отношения приобретают ценностный центр, слагаются вокруг него в некоторое устойчивое конкретное архитектоническое целое - возможное единство становится действительной единственностью...» (Бахтин, 1986, 124-125; ср. Леонтьев, 1990). Но суть такого подхода непонятна, если вслед за Бахтиным не допустить, что смысловое единство мира определяется диалектикой взаимодействия различных ценностных центров. «...Быть - значит общаться диалогически» (Бахтин, 1979, 294). Мир (если он не «деперсонифицирован», т.е. если это человеческий мир) предполагает диалектику «я» и «другого».

Выше, говоря о концепции Бахтина, мы лишь упомянули о введенных им понятиях «большого» и «малого» опыта. «Малый опыт, практически осмысленный и потребляющий, стремится все омертвить и овеществить, большой опыт – все оживить (во всем увидеть незавершенность и свободу, чудо и откровение). В малом опыте – один познающий (все остальное – объект познания), один свободный субъект (все остальное – мертвые вещи), один живой и незакрытый (все остальное – мертво и закрыто), один говорит (все остальное безответно молчит).

В большом опыте все живо, все говорит, этот опыт глубоко и существенно диалогичен. Мысль мира обо мне, мыслящем, скорее я объектен в субъектном мире» (Бахтин, 1986, 519-520).

Вслед за Флоренским и Г.Г.Шпетом Бахтин констатирует, что «организм и мир встречаются… в знаке» (Волошинов, 1929, 34). Знак есть материальная часть самой действительности. Однако Бахтин вводит исключительно важное понятие внутреннего знака. Этот последний связан с внешним («идеологическим») знаком отношениями преобразования. «Психика снимает себя, уничтожается, становясь идеологией, и идеология снимает себя, становясь психикой; внутренний знак должен освободиться от своей поглощенности психическим контекстом…, перестать быть субъективным переживанием, чтобы стать идеологическим знаком; идеологический знак должен погрузиться в стихию внутренних субъективных знаков, зазвучать субъективными тонами, чтобы остаться живым знаком…» (там же, 50-51). Отсюда идея (хотя и терминологически не оформленная) интериоризации и экстериоризации.

С.Л.Рубинштейн: «человек находится внутри бытия». У него нас интересуют прежде всего философские рукописи 20-х-начала 30-х гг. Повторно (см. часть 2) процитируем наиболее характерные их фрагменты, перекликающиеся с взглядами Бахтина, изложенными выше.

«Образование в бытии субъектов - центров перестройки бытия...Активность субъектов и их бытие. Бытие - это не в их независимости друг от друга, а в их соучастии... Преодоление концепции бытия как комплекса друг другу внешних изолированных данностей...» (Абульханова-Славская, 1989, 14).

«Подлинность бытия объекта - не в его внешней данности и независимости в этом смысле от познания, а в закономерности, «обоснованности» субъектом его содержания. Поэтому, когда познание взрывает независимость от субъекта, внешнюю данность объекта, он (объект) в этом процессе познания, проникающего в свой предмет, не теряет, а обретает свое бытие. Таким образом, теория познания и теория действия исходят из одного и того же принципа» (там же, 19-20).

И, наконец, наиболее важная мысль: «Вместо дуалистической схемы: мир или среда, с одной стороны, субъект, личность - с другой (как бы вне среды и мира), поставить вопрос о структуре мира или среды, включающей, внутри себя имеющей субъекта, личность как активного деятеля. Предметом фундаментального изучения должна быть структура мира с находящимся внутри него субъектом и изменения этой объективной структуры в различных установках субъекта» (Рубинштейн, 1989, 367).

После долгого перерыва С.Л. Рубинштейн вновь возвращается к этой мысли в незаконченной книге «Человек и мир»: «Человек как субъект должен быть введен внутрь, в состав сущего, в состав бытия... Человек выступает при этом как сознательное существо и субъект действия, прежде всего как реальное, материальное, практическое существо... Стоит вопрос не только о человеке во взаимоотношении с миром, но и о мире в соотношении с человеком...» (Рубинштейн, 1973, 259). Ср. у Бахтина: «Мысль мира обо мне, мыслящем, скорее я объектен в субъектном мире...».

И далее: «Человек находится в н у т р и бытия, а не только бытие внешне его сознанию» (там же, 262). Мир, по Рубинштейну, - «это общающаяся друг с другом совокупность людей и вещей» (там же, 264). «Человек должен быть взят в н у т р и бытия, в своем специфическом отношении к нему, как субъект познания и действия, как субъект жизни... Бытие как объект - это бытие, включающее и субъекта» (там же, 332).

А.Н.Леонтьев: «мир, открывающийся через человека самому себе». Еще в 30-е гг. Леонтьев, по видимости излагая марксистскую («марксистско-ленинскую») философскую концепцию, писал, что «дух и материя – это различные формы «единой и неделимой природы», следовательно, их противоположность не абсолютна» (Леонтьев А.Н., 1994, 26-27). Правда, тут же он рассматривает их как «противоположности»: но при этом, по Леонтьеву, они, образуя единство, не только « «переходят» друг в друга», но и «бывают тождественными» (там же, 27). И дальше: «всякое отражение действительности в сознании человека… и тот процесс, в котором оно формируется и раскрывается (т.е. деятельность. – А.Л.), образуют диалектическое единство (т.е. не мыслимы одно без другого, составляют противоположность, бывают тождественными – переходят друг в друга). Основным в этом единстве является процесс, который всегда есть процесс, связывающий…субъекта с действительностью» (там же, 43).

И дальше принципиальное утверждение, жестко противопоставляющее позицию Леонтьева не только картезиански ориентированной классической психологии сознания, но и «ленинской теории отражения»: «Действительная противоположность есть противоположность образа и процесса, безразлично внутреннего или внешнего, а вовсе не противоположность сознания, как внутреннего, предметному миру, как внешнему» (там же, 43).

Примерно в это же время, в статье о среде, Леонтьев подчеркивал, что «…субъект, вне его деятельности по отношению к действительности, к его «среде», есть такая же абстракция, как и среда вне отношения ее к субъекту» (Леонтьев А.Н., 1998, 112).

Из более поздних положений Леонтьева мы прежде всего должны выделить логически следующую из изложенного идею «экстрацеребральности» применительно к психической жизни человека. Она развивалась Леонтьевым во многих его статьях и книгах (см. выше часть 4); на методологическом уровне она формулируется в его выступлении 1969 г. в форме утверждения, что внешний мир – «это одухотворенный мир, одухотворенный человеческой деятельностью» (Дискуссия, 1990, 141). Там же возникает важнейшая мысль об «отслаивании» культуры от деятельности. Впрочем, еще в самом начале 30-х гг. Леонтьев, как известно, говорил: «ищите сознание человека здесь, в предметном мире!»

Уже в конце жизни Леонтьев предвидел «возвращение к построению в сознании индивида образа внешнего многомерного мира, мира как он есть, в котором мы живем, в котором мы действуем, но в котором наши абстракции сами по себе не «обитают»…» (Леонтьев А.Н., 1983, 255). Ср. у М.М.Бахтина противоположение «конкретной архитектоники переживаемого мира» в реальном пространстве – времени и «не-временного и не-пространственного, и не-ценностного систематического единства абстрактно-общих моментов» (Бахтин, 1986, 512).

Интереснейший поворот (хотя и не неожиданный) можно найти в «Лекциях по психологии», где говорится об «объективном мире как зеркале моего представления» – в том смысле, что предмет реализует субъективный образ (см. часть 2) – и о том, что «предмет начинает жить для человека не только в своей вещественной форме, но и в теле слова» (Леонтьев А.Н., 2000, 95). Ср. мысль Г.Г.Шпета о том, что «реализация идеального…, сложный процесс развития смысла, содержания – перевод в эмпирическое, единственно действительное бытие…Предмет есть подразумеваемая форма называемых вещей…» (Шпет, 1989, 395). В лекциях Леонтьева содержится и прямая философская квалификация отношений субъекта и мира: «…субъект со всеми своими состояниями… находится изначально не перед миром, а в самом мире,… составляет часть его и вне этого мира вообще не существует. Иначе говоря, он не изъят, а включен в единый материальный мир. В этом мире единственно и существует» (Леонтьев А.Н., 2000, 139).

В последних рукописных фрагментах А.Н.Леонтьева, посвященных образу мира, прямо говорится о «включенности (подчеркнуто нами. - Авт.) живых организмов, системы процессов их органов, их мозга в предметный, предметно-дискретный мир» (Леонтьев А.Н., 1979, 13). Но главная новая мысль этих, самых последних, лет – гегельянский тезис: «Функция образа: самоотражение мира. Это функция «вмешательства» природы в самое себя через деятельность субъектов, опосредствованную образом природы, т.е. образом субъективности, т.е. образом мира… Мир, открывающийся через человека самому себе» (Леонтьев А.Н., 1986, 73).

В заключение этого параграфа остановимся на взглядах более молодых психологов круга Леонтьева, принадлежащих, впрочем, к разным научным поколениям.

В.П.Зинченко в своей последней книге очень остро ставит вопрос об отношениях «внешнего» и «внутреннего» мира. «Внешний мир строится внутри, т.е. в феноменальном, символическом поле – пространстве – теле… Внутренний мир строится вовне. Едва ли следует говорить, что акты построения миров не изолированы друг от друга. Если воспользоваться ныне вошедшим в моду старинным термином, они синергичны. Эта синергия как бы обеспечивает два встречных процесса: объективацию субъективного и субъективацию объективного» (Зинченко, 2000, 163).

А.Г.Асмолов констатирует, что «окружающие людей предметы человеческой культуры действительно имеют, по выражению К.Маркса, «социальную душу». И «душа» эта – не что иное, как поле значений, существующих в форме опредмеченных в процессе деятельности в орудиях труда схем действия, в форме ролей, понятий, ритуалов, церемоний, различных социальных символов и норм… Иными словами, в окружающем человека мире объективно существует особое социальное измерение, создаваемое совокупной деятельностью человека, - поле значений» (Асмолов, 1996а, 98).

Ф.Е.Василюк противопоставляет две онтологических концепции: Это «онтология изолированного индивида», где «первичной для последующего теоретического развертывания считается ситуация, включаюшая, с одной стороны, отдельное, изолированное от мира существо, а с другой – «объекты», точнее вещи, существующие «в-себе». Пространство между ними, пустое и бессодержательное, только отъединяет их друг от друга. И субъект и объект мыслятся изначально существующими и определенными до и вне какой бы то ни было практической связи между ними, как самостоятельные натуральные сущности. Деятельность, которая практически свяжет субъект и объект, еще только предстоит: чтобы начаться, она должна получить санкцию в исходной ситуации разъединенности субъекта и объекта.» (Василюк, 1984. 83). И это «онтология жизненного мира». «…Обыденная «очевидность» отделенности живого существа от мира не может служить исходным онтологическим положением, ибо мы нигде не находим живое существо до и вне его связанности с миром. Оно изначально вживлено в мир… Этот мир, оставаясь объективным и материальным, не есть, однако, физический мир, т.е. мир, как он предстает перед наукой физикой, изучающей взаимодействие вещей, это – жизненный мир… Предмет деятельности предстает в рамках этой абстракции не в своей самодостаточности и самодовлении, не вещью, представляющей самое себя, а как «единица», репрезентирующая жизненный мир…» (там же, 86). Ср. также развитие концепции «жизненного мира» у Д.А.Леонтьева (1999).

Концепция субъект-объектного пространства. Итак, попытаемся сформулировать следующий из описанных выше концепций подход к отношениям субъекта и объекта.

1. Начнем с того бесспорного тезиса, что человек живет не в абстрактном физическом мире – он живет в мире человеческом. Что это означает? Во-первых, его отношения к физическому миру преобразуют вещи в предметы, «одухотворяют» мертвую действительность. Во-вторых, он в очень большой степени сам конструирует эту действительность, опредмечивая в ней свою деятельность и создавая себе среду человеческих предметов, не существующих до и вне человека («овеществленная сила знания», как говорил Маркс).

2. Мир, в котором живет и действует человек, есть мир не мертвых отдельных вещей, существующих изолированно, сами по себе. Это мир свойств и отношений между предметами, возникающих как проявление их сущности. Условием проявления этих свойств и отношений является совокупная деятельность человечества в вещном (предметном) мире. Одним словом, человек окружен не вещами, а событиями: он живет в мире событий, мир для него, как говорил Флоренский, - «взаимодействие энергий», взаимодействие деятельностей и проявляющихся (и познаваемых нами) в деятельности взаимоотношений между предметами.

3. Онтологически первичен, является исходным пунктом для психолога (и любого «человековеда», гуманитария) не объектный мир и противополагаемый ему субъект (картезианская точка зрения), а единый континуум, в котором субъект взаимодействует с миром объектов. Можно трактовать этот континуум в разной системе понятий и терминов («связь бытий через взаимодействие» Флоренского, «единый континуум бытия-сознания» Мамардашвили, «обретение объектом бытия» в процессе познания Рубинштейна, включенность людей в предметно-дискретный мир Леонтьева, «вживленность» человека в мир Василюка и т.д.). Но независимо от той или иной терминологии важно, что во всех этих трактовках базисными не являются «полюса» взаимодействия (субъект и объект), - базисной является деятельность, связывающая их в онтологическое единство. Она не «прибавляется» к субъекту и объекту, а конституирует их. Не только субъект, но и объект (или предметный мир) просто не может существовать вне совокупной деятельности человечества в этом мире. Иначе он – мир вещей, а не предметов (Шпет). Мир – это «общающаяся друг с другом совокупность людей и вещей» (Рубинштейн) или, может быть, такая их совокупность, которая в их «общении» (взаимодействии) выступает как единая система. (Конечно, система понимается здесь не в духе Берталанфи и вообще позитивистской системологии, а в духе Маркса – как система взаимодействующих факторов развития объекта.)

4. Предметный мир «одухотворяется», становится предметным, а не «вещным», благодаря тому, что не непосредственно чувственные свойства этого мира переносятся на данности особого рода – знаки, в частном случае – слова. Как именно это происходит, мы проанализируем в дальнейшем. Сейчас достаточно констатировать, что знаки суть для человека часть той же единой, «очеловеченной» или одухотворенной действительности и что их возникновение и объективное существование (вне сознания каждого отдельного человека) возможно лишь в результате совокупной, социальной по природе человеческой деятельности; что каждый отдельный человек в своем развитии усваивает (опять-таки в процессе деятельности) эти социальные по природе данности, делает их частью своего психического мира, так что они выступают как строительный материал его сознания и его личности. Речь идет не только о знаках как таковых, выступающих в теоретической (например, речевой) деятельности, но и о значениях, «оторванных» от тела знака и спроецированных в образ мира (т.е. выступающих в качестве предметных значений – см. часть 4). В этом смысле реальный предмет может реализовать субъективный образ. Он «начинает жить для человека не только в своей вещественной форме, но и в теле слова» (Леонтьев). Предмет, по Шпету, выступает как «подразумеваемая форма называемых вещей».

5. Отношение каждого отдельного человека к человеческому миру может быть практическим, т.е. реализоваться в виде непосредственно предметной деятельности, а может быть теоретическим, реализованным в виде познавательной деятельности, либо «встроенной» в практическое взаимодействие его с действительностью, либо осуществляемой им в отрыве от такого непосредственного взаимодействия.

6. Человеческий (жизненный) мир одухотворен деятельностью. Именно деятельность выступает как единица репрезентации жизненного мира.

7. Таким образом, субъект («со всеми своими состояниями» – Леонтьев) составляет часть предметного мира и существует только в этом качестве. С другой стороны, субъекты суть центры перестройки бытия (Рубинштейн), через них и благодаря им осуществляется само развитие предметного мира, включая то, что Лотман называл «семиосферой». В этом смысле мир непрерывно открывается через человека самому себе; природа вмешивается в самое себя через деятельность субъектов (Леонтьев).

8. Отражение мира в сознании человека находится в единстве с процессом, в котором это отражение формируется и развивается, т.е. деятельностью. И действительная противоположность (в диалектическом смысле, т.е. и единство, и противоположность) – не между «внутренним» сознанием и «внешним» предметным миром, а между образом и процессом (деятельностью).

Архитектоника переживаемого мира. Начнем с того, что классическая, картезиански ориентированная психология исходит из своего рода «автономности» субъекта. В начале любого вузовского курса психологии – бихевиористское по существу представление о некоем существе, лишенном высших психических функций, отражения, переживания, да и самой деятельности. И мы как бы постепенно расширяем психический мир, постепенно вводя представление о восприятии, мышлении, внимании, эмоциях, пока наконец не получаем целостную картину этого мира.

Между тем реальный объект (объект, а не предмет) психологии – это процесс непрерывного взаимодействия каждого человека с окружающей его действительностью. От момента просыпания до момента засыпания каждый из нас постоянно и непрерывно находится с миром в тех или иных отношениях – воспринимает его, переживает его, осознает его, действует в нем и так далее. Отдельные компоненты психического мира – это абстракция от этого непрерывного диалога человека с миром.

В каждый данный момент человек непосредственно включен в жизненный контекст. Он занимает свою, уникальную нишу в том субъект-объектном пространстве, о котором мы только что говорили. Его деятельность осуществляется, по выражению Бахтина, в «едином и единственном» мире - мире «конкретно переживаемом». Это не только воспринимаемый мир (и тем более не модальный - «видимый, слышимый, осязаемый»): это, еще раз подчеркнем, мир переживаемый - осмысляемый человеком, ценностно значимый для него, мир, непосредственно включенный в его деятельность (поступок) (или, если угодно, мир, в который эта деятельность непосредственно включена). С.Л.Рубинштейн очень точно отметил, что мир включает в себя субъекта именно как «активного деятеля». Появление в мире каждого отдельного человека приводит к все новому «смысловому преображению бытия». Каждый из нас есть своего рода ценностный центр мироздания.

Но человеческий мир не в коем случае не есть проекция только «моей» системы ценностей. Это взаимодействие или диалог множества ценностных центров - поскольку человеческий мир есть взаимодействие множества деятельностей. Единство мира непременно предполагает наличие двух или многих точек зрения, их сосуществование, диалектику «меня» и «другого» (или «других»). Именно и только наличие многих взаимодействующих ценностных центров делает мир открытым для познания и освоения каждым отдельным человеком, превращает «малый опыт» в «большой», в котором «все живо, все говорит, этот опыт глубоко и существенно диалогичен» (Бахтин).

«Не-алиби» человека в мире характеризуется определенными пространственными и временными координатами. Здесь уместен термин «хронотоп», впервые введенный в российскую науку А.А.Ухтомским, но обычно связываемый с именем Бахтина. Иными словами, взаимодействие человека с миром осуществляется в реальном пространстве и времени. Эта хронотопичность является одной из характеристик «образа мира» в концепции А.Н.Леонтьева.

Вместе с тем образ мира, взаимодействие человека с миром имеет, по Леонтьеву, «пятое квазиизмерение». Мы живем не в непосредственно чувственном мире, а в то же время и в мире значений. И когда наша материальная деятельность в этом мире преобразуется в систему идеальных явлений, мы выходим из хронотопического мира в мир вне-временной и вне-пространственный, мир внеценностный - мир, в котором, по выражению Леонтьева, «обитают» наши абстракции, мир «систематического единства абстрактно-общих моментов» (Бахтин). В сущности, это мир рефлексии, мир сознания, мир, конституируемый (и конструируемый) системой значений, системой культурных явлений, «отслоившихся» от совокупной деятельности людей.

Этот мир идеального не отделен от хронотопического мира. С одной стороны, деятельность выводит действующего субъекта за границы сиюминутного, протекающего здесь-и-сейчас взаимодействия с предметной действительностью. По словам Бахтина, предстоящая цель действия разрушает «данную наличность» предметного мира. Деятельность обязательно предполагает «модель желаемого будущего» по Н.А.Бернштейну, она принципиально ориентирована на это будущее. Но, с другой стороны, интериоризованные, субъективизированные идеальные явления, выступающие в психике человека в преобразованной форме, в виде высших психических функций, - памяти, мышления, воображения, восприятия, - позволяют ему как угодно широко использовать в процессе непосредственного взаимодействия с миром ранее накопленный социальный и - опосредованно - индивидуальный опыт. (См. у Выготского замечательное определение мышления как «участия всего нашего прежнего опыта в разрешении текущей задачи».) Таким образом, идеальное, система значений, позволяет человеку выйти из данного момента и в прошлое, и в будущее.

Но здесь есть и третья сторона. Дело в том, что, как мы видели, идеальные явления могут выступать для человека и как выключенная из непосредственного (хронотопичного) взаимодействия с миром система вневременных и внепространственных абстракций, как рефлексивный образ мира или, лучше сказать, как образ мироздания. Это прежде всего система научного и философского знания о мире. К этой проблеме мы еще вернемся в следующем параграфе.

И четвертая сторона все той же проблемы. Это способность человека, опираясь на систему идеальных явлений, выйти за пределы собственной, узко индивидуальной, позиции в мире. Именно это имел в виду А.Н.Леонтьев, говоря о «расширяющемся пространстве» и «расширяющемся времени» (см. конец предыдущей части).

Итак, картезианский способ научного мышления имеет в качестве одной из важнейших предпосылок четкое разграничение внутреннего (ментального) мира и действительного, реального Мира. Мы задаемся вопросом: как Мир отражается во «мне», в моем внутреннем мире? Но не можем при этом понять, что «я» – тоже часть Мира и что этот мир существует лишь при условии моего существования и моей деятельности в нем. Я – неразрывная, интегральная часть этого Мира.

В противном случае это – другой Мир.

Глава 3. Образ мира и два способа представления информации

Понятие образа мира в школе А.Н.Леонтьева. Напомним, что для самого А.Н.Леонтьева образ мира - это отражение мира в сознании человека, непосредственно включенное во взаимодействие человека и мира. Такое отражение, во-первых, амодально и характеризуется «пятым квазиизмерением» - значениями, составляющими главную образующую этого образа мира. Во-вторых, речь идет не о значениях как таковых, абстрагированных от личности человека: составляющей образа мира является личностный смысл, «значение-для-меня».

Понятие образа мира интенсивно разрабатывалось после смерти Леонтьева в его школе. Остановимся на некоторых концепциях, представленных в психологической литературе.

Основная мысль многочисленных публикаций на эту тему С.Д.Смирнова - это идея первичности образа мира по отношению к отдельным чувственным восприятиям. «Главный предрассудок, который необходимо преодолеть, чтобы пересмотреть всю проблематику познавательных процессов с новых позиций, - это предрассудок о существовании отдельного образа как единицы восприятия, как самостоятельного элемента, из совокупности которых складывается наше представление о реальности...Ориентирует не образ, а вклад этого образа в картину мира» (Смирнов, 1981, 25). Еще одно, принципиально важное положение, связанное с только что приведенным и тоже имеющееся уже у самого Леонтьева - положение, что «образ мира... есть отражение будущего, т.е. представляет собой систему прогнозов и экстраполяций» (Смирнов, 1983, 154; см. также Смирнов, 1985).

Примерно в том же направлении идет Б.М.Величковский, констатирующий, что «микрогенетические исследования в полном согласии с данными о фило- и онтогенезе позволяют описать восприятие как движение от глобально адекватного отражения к отражению, адекватному также и в деталях. Пространственные и семантические контексты образуют систему открываемых в самой реальности координатных сеток, «прозрачных» по отношению к подлинным особенностям объектов. Успешность выделения таких систем отсчета и движения в них определяется не количеством накопленных в памяти фантомов объектов, а совершенствованием операций и действий ориентировки в естественном окружении. Наиболее перспективным направлением разработки проблемы образа мира поэтому является ее анализ в рамках современных представлений о развитии и функциональной организации деятельности» (Величковский, 1983, 165).

Ту же в сущности мысль проводит А.П.Стеценко на материале онтогенеза: «...предметный мир изначально выступает перед ребенком как наполненный значениями, а не как нагромождение сырых сенсорных представлений, разрозненных чувственных данных, которые лишь постепенно им осмысливаются» (Стеценко, 1987, 34). При этом способы представления мира в его смысловых характеристиках, складывающиеся у ребенка, А.П.Стеценко связывает с отношениями ребенка и взрослого.

У Е.Ю.Артемьевой можно выделить два оригинальных подхода к понятию образа мира. Во-первых, она очень четко фиксирует «его свойство аккумулировать предысторию деятельности» (Артемьева, 1999, 30). В этой связи, во-вторых, она вводит представление о субъективном опыте, соотносящемся с образом мира, как частное с целым. И образ мира, и субъективный опыт - многослойные образования: внутри последнего выделяется «семантический слой». «Связь между семантическим слоем и образом мира в узком смысле гипотетически можно представить себе так: самая глубокая структура - Образ мира - внемодальна и относительно статична, так как перестраивается только в результате осуществления действия..., сдвигающего смыслы после достижения или недостижения цели, если цель признается фильтрующими системами достаточно значимой. Семантический слой - картина мира - являет собой структурированную совокупность отношений к актуально воспринимаемым объектам... Она более подвижна, управляется из глубины образом мира, а строительный материал ей поставляет «перцептивный мир» и, возможно, непосредственно восприятие. Картина мира находится в своеобразном отношении гомоморфизма с образом мира: Образ мира управляет ею, отражаясь частью своих (в своем языке представленных) отношений, а картина мира «передает» ему синтезированные по разномодальным свойствам отношения к объектам, связанным с предметом текущей деятельности» (Артемьева, 1999, 21; ср. Артемьева и др., 1983). Следует обратить внимание, что Артемьева считает элементами не только картины мира, но и образа (или, как она пишет, Образа) мира не образы объектов, а образы отношения к ним.

«Образ мира позволяет субъекту работать с преобразованной реальностью. Он позволяет вырваться из гомогенности мира, расставляя акценты значимости и формируя мир предметов» (Артемьева, 1999, 15). Образ мира, по Артемьевой, выступает «как интегратор следов взаимодействия человека (и человечества!) с объективной действительностью» (там же, 11).

Своеобразный подход к трактовке образа мира, на котором мы сейчас не будем останавливаться, представлен у В.В.Петухова (Петухов, 1984).

Д.А.Леонтьев, говоря о структуре сознания, выделяет, во-первых, «образ мира, воспринимаемый нами как мир» (Леонтьев Д.А., 1999, 143). Второй подсистемой сознания является то, что «обладает бытийными (и поддающимися объективному анализу) характеристиками по отношению к сознанию в смысле индивидуально-психологической реальности» (Зинченко, 1981, 132). Третья подсистема осуществляет «соотнесение образа мира со смысловой сферой личности» (Леонтьев Д.А., 1999, 143). Далее, существует система механизмов, «выполняющих работу по соотнесению, упорядочению, иерархизации, и, в случае необходимости, перестройке мотивационно-ценностно-смысловой сферы личности. Эта ...подсистема сознания может быть с тем же правом отнесена и к структуре личности; по сути, она связывает личность и сознание и соответствует тому, что в обыденном языке называется «внутренний мир человека». Это наиболее глубинные, интимные и индивидуальные структуры и процессы, которым просто нет места в традиционном понимании сознания. Внутренний мир имеет свое специфическое содержание, свои законы формирования и развития, которые во многом (хотя и не полностью) независимы от мира внешнего. Основными составляющими внутреннего мира человека являются присущие только ему и вытекающие из его уникального личностного опыта устойчивые смыслы значимых объектов и явлений, отражающие его отношение к последним, а также личностные ценности, которые являются, наряду с потребностями, источниками этих смыслов» (там же, 144).

Наконец, нельзя игнорировать и пятую подсистему - а именно рефлексию. Это понятие многозначно, но нас интересует сейчас первое из перечисляемых Д.А.Леонтьевым пониманий - осознание и произвольное оперирование в идеальном плане, направленное на «экран» сознания (первая подсистема сознания).

Образ мира и образ мироздания. Как мы уже отмечали выше, наиболее непосредственная ситуация встречи человека с миром – это непрекращающееся движение сознания в актуально воспринимаемом образе мира. Каждый из нас, воспринимая мир через образ мира, постоянно переносит светлое поле внимания с одного предмета на другой. Таким образом, в нашем образе мира, а вернее в том его ситуативном фрагменте, с которым мы в данный момент имеем дело, все время «высвечивается» отдельный предмет, а затем сознание переключается на другой – и так без конца. Но это непрерывное переключение сознания с одного предмета на другой предполагает одновременно переход предмета (его означенного образа) с одного уровня осознания на другой; в моем сознании в любой данный момент сосуществует то, что является объектом актуального осознания, и то, что находится на уровне сознательного контроля. Движение сознания в образе мира имеет не планиметрический, а трехмерный, стереометрический характер. Сознание имеет глубину.

Следовательно, в образе мира переплетаются непосредственное ситуативное отображение действительности и сознательное (рефлексивное) отображение. Не выходя за границы одного и того же поля восприятия (в широком смысле), одного и того же отображаемого фрагмента действительности, я могу иметь с ним дело двояким образом: как с той реальностью, в которую я непосредственно включен, в которой я действую и к которой отношусь, и как с «встроенными» в этот образ мира обобщениями, абстракциями, доступными моей сознательной рефлексии, или, если угодно – с встроенным в образ мира моим знанием о мире. Я могу просто использовать карандаш по его прямому назначению, а могу отрефлектировать его как карандаш, назвать его этим словом (или, скажем, немецким словом Bleistift).

Делаем следующий шаг в нашем рассуждении. Образ мира может ведь быть не включенным в непосредственное восприятие, отделенным от этого восприятия и вообще от непосредственного действия в мире. Он, например, может выступать в процессах памяти или воображения. Такой образ всегда является ситуативным, фрагментарным. И здесь он может быть более или менее рефлексивным.

И еще один шаг. Это уже шаг за пределы ситуации. Сделав его, мы встречаемся с глобальным, принципиально внеситуативным образом мира, с образом именно мира, а не какой-то его части. Такой образ всегда рефлексивен; другой вопрос, что глубина его осмысления, степень этой рефлексивности (осознанности) может быть разной. Можно построить континуум уровней рефлексии глобального мира; предельный уровень такой рефлексии соответствует научному и – еще далее – философскому осмыслению мира. Если раньше мы имели дело с более или менее непосредственным сознанием мира, то теперь – с теоретическим сознанием разного рода, почти освобожденным от чувственной ткани и от связанности с реальной ситуацией. Мы говорим «почти», потому что в принципе можем сделать «обратный» ход и спроецировать нашу глобальную научную или философскую рефлексию снова на ситуацию, превратив ее в обобщенную ситуацию.

Если до сих пор мы говорили об образе мира как таковом (или его ситуативном фрагменте), то теперь мы пришли к новому понятию, которое можно обозначить как образ мироздания. Это идеальное образование, связанное с нашей деятельностью в «непосредственном» мире только генетически. Если применительно к образу мира можно употребить метафору «картинки», то образ мироздания уже не картинка, а схема.

Вспомним, что говорил в своих заметках об образе мира А.Н.Леонтьев: «…знания, мышление не отделены от процесса формирования чувственного образа мира, а входят в него, прибавляясь к чувствительности. NB! [Знания входят, наука – нет!]”. Весь вопрос в том, какие именно знания имеются в виду. Далее мы еще вернемся к этой проблеме применительно к педагого-психологической концепции В.В.Давыдова. Конечно, наука тоже входит в образ – но не в «чувственный образ мира», а во внечувственный, идеальный образ мироздания.

Говоря о чувственном образе мира (с разной степенью рефлексии этого образа), мы все время делали допущение, что у каждого человека есть свое индивидуально-личностное видение мира, опосредованное личностно-смысловыми образованиями. Но наряду с текучими, собственно индивидуальными характеристиками эти личностно-смысловые образования имеют и некоторую культурную «сердцевину», единую для всех членов той или иной социальной группы или общности и как раз и фиксируемую в понятии значения в отличие от личностного смысла. Иными словами, можно наряду с индивидуальными вариантами говорить о системе инвариантных образов мира, точнее – общих черт в видении мира различными людьми. Такой инвариантный образ мира непосредственно соотнесен со значениями и другими социально выработанными опорами (в частности, социальными ролями и социальными нормами, строго говоря, также относящимися к классу значений), а не с личностно-смысловыми образованиями.

С теоретической точки зрения таких инвариантных образов мира может быть сколько угодно – все зависит от классовой и вообще социальной структуры социума, от культурных, языковых, профессиональных различий в нем. Возьмем, например, понятие профессионального образа мира, формирование которого является одной из задач обучения специальности, - понятия, введенного И.Б.Ханиной (Ханина, 1990). Особое место занимает инвариантный образ мира, соотнесенный с особенностями национальной культуры и национальной психологии. Несомненно, что в основе мировидения и миропонимания каждого народа лежит своя система предметных значений, социальных стереотипов, когнитивных схем. Сознание человека всегда этнически обусловлено (если, конечно, эта обусловленность не преодолевается специально; но мы имеем в виду здесь не научное сознание, не образ мироздания, а обыденное сознание, т.е. образ мира в собственном смысле).

Уже из сказанного видно, что инвариантные образы мира взаимодействуют с соответствующими уровнями образов мироздания. Это взаимодействие различно – так, в случае профессионального образа мира, например образа мира врача, абстрактное научное знание врача органично включено в его мировидение, он как бы видит больного профессиональным глазом. А этнический образ мира не имеет или почти не имеет адекватного ему абстрактного знания: я веду себя так, а не иначе, отнюдь не потому, что у меня есть соответствующий сознательный или отрефлектированный образ мироздания.

Сказанное о рефлексии «внешнего» мира справедливо и применительно к саморефлексии, рефлексии внутреннего мира личности. «Образ моего Я» может быть относительно непосредственным, частью единого образа мира. Но он может находиться и в различных отношениях с теоретическим образом. Но здесь мы приходим к проблеме профессионального образа мира психолога, к сложнейшей системе взаимоотношений и взаимопереходов житейского и научно-психологического самосознания и т.п., о чем мы в данной книге говорить не можем.

Способы представления знаний[1]. Развитие психики человека в онтогенезе представляет собой процесс взаимодействия двух способов (моделей) представления знаний. Это семантический (системный) способ, который в принципе может выступать также в виде логической модели или системы правил, и фреймовый (динамическо-ситуативный, событийный, сценарный) способ (Представление, 1989).

Применительно к структуре психических процессов здесь существенен вывод Б.М.Величковского, что «семантическая информация может храниться в памяти в форме вложенных друг в друга пространственных и семантических контекстов. Благодаря такой форме организации, очевидно, обеспечивается колоссальная плотность «упаковки» сведений. Кроме того, эта форма представления может демонстрировать в зависимости от ситуации как эффекты иерархической организации, характерные для семантических сетей, так и классические эффекты ассоциативной близости и контраста, наиболее легко трактуемых в рамках пространственных моделей семантической памяти» (Величковский, 1987, 27). Имеются в виду именно фреймы (схемы сцен) и скрипты или сценарии (схемы событий). Величковский вводит в этой связи понятие о «квазипространственном представлении ситуаций». Близкую идею «спасиализации», т.е. трансформации ментальных сущностей в форму пространственных репрезентаций, много раньше высказывал известный франко-канадский лингвист Гюстав Гийом (Гийом, 1990).

Применительно к значениям и вообще языку наиболее интересной в этом плане представляется концепция В.Я.Шабеса (Шабес, 1989; Шабес, 1992). Опираясь на модель Р.Шенка и Р.Абельсона (Schenk and Abelson, 1977, и др.), в частности, на понятие сцены («структура памяти, объединяющая действия, протекающие в одно и то же время с некоторой единой целью. Сцена дает последовательность обобщенных действий» – Schank, 1982, 95) и введенное Шенком понятие динамической памяти, а также на прототипическую теорию Э.Рош-Хайдер (Rosch, 1978), Шабес в своей концепции стремится преодолеть дискретный и статичный характер существующих моделей, вводя понятие репрезентаций процессуального типа. С другой стороны, семантический способ репрезентации топологичен по Н.А.Бернштейну, а фреймовый, кроме того, метричен (Бернштейн, 1966; Леонтьев, 1983). Метричность фреймового способа репрезентации позволяет использовать при его описании теорию нечетких множеств Л.Заде (Леонтьев и Шапиро, 1978).

Еще в 1988 году лингвист В.Б.Касевич отмечал: «На разных уровнях речевой деятельности языковые… сущности имеют двойное представительство: как целостные гештальты… - в субдоминантном полушарии и как расчлененные, структурно организованные, с поэлементным строением – в доминантном» (Касевич, 1988, 240). Современные исследования взаимодействия функций доминантного по языку (в норме левого) и субдоминантного (в норме правого) полушарий (Иванов, 1983; Деглин и др., 1983; Балонов и др., 1985; Нейропсихологический анализ, 1986; Брагина и Доброхотова, 1988; Черниговская, 1993; Данилова, 1988 и др.) приводят к выводу, что правополушарные функции соотнесены с фреймовым способом репрезентации, а левополушарные, соответственно, с сетевым. В частности, «речь детей на ранних этапах формирования и фонетически, и грамматически, и по содержанию поразительно напоминает высказывания правого полушария» (Деглин и др., 1983, 40). Иначе говоря, ребенок начинает с фреймовой (ситуативной) репрезентации и лишь затем подключается сетевая (системная) репрезентация. Кроме того, речевые функции правого полушария имеют общие черты с глубинными структурами высказываний (там же, 39), принципиально ситуативными. (Чрезвычайно интересно было бы систематически исследовать под этим углом зрения ситуативно связанную жестово-мимическую речь глухонемых детей.)

Образующим элементом при фреймовой репрезентации является предметное значение, которое может быть как конкретным, так и абстрактным (обобщенным). Понятие предметного значения как «правополушарного» (иконического) эквивалента вербального значения, возникающего и существующего на субстрате образа, связано с психологическими идеями, развивавшимися Д.Н.Узнадзе, Л.С.Выготским, С.Л.Рубинштейном, А.Н.Леонтьевым и др.

В соответствии с позицией М.С.Шехтера (Шехтер, 1959) можно выделить образы разного уровня обобщенности - первичные и вторичные. Соответственно не каждый образ обязательно должен быть конкретно-наглядным, эмпиричным и в этом плане противопоставляться значению слова (вербальному значению) как теоретическому.

Развитие познания у ребенка - это не только и не столько смена «житейских» понятий «научными» (см.ниже), сколько поэтапное формирование обоих видов или форм ментальной репрезентации в их единстве и взаимозависимости. Другой вопрос, что само понятие ситуации в психическом развитии ребенка может быть различным - она может быть наличной предметной ситуацией, может быть в разной степени обобщенной или воображаемой. Если подходить с позиций внешней формы выражения, то в индивидуальной истории психического развития преобладание опоры на чувственный образ предшествует преобладанию дискурсивного, теоретического рассуждения. Но если подходить с позиций внутреннего способа обобщения, то дело обстоит значительно сложнее. Даже если образ есть продукт оперирования конкретно-чувственными объектами на эмпирическом уровне, такое эмпирическое обобщение может быть более совершенным и более информативным, чем так называемое содержательное (теоретическое) обобщение. Так, едва ли при восприятии квазиобъекта искусства (Леонтьев, 1997, 326 и след.) соответствующее - явно эмпирическое, а не теоретическое - обобщение генетически и функционально предшествует и уступает содержательному (теоретическому) обобщению. С другой стороны, образ может, как и слово, отражать основополагающие, системообразующие внутренние отношения и связи предметов и тем самым выходить за пределы содержания обобщенных чувственных представлений в сферу подлинных абстракций (понятийную сферу).

Структура внутрифреймовых отношений даже при высокой степени их обобщенности качественно отлична от системы отношений в семантической сети. Применительно к вербальному ассоциативному эксперименту, например, отношения системного типа отражены в так называемых парадигматических ассоциациях (сильный-слабый). Однако к тому же классу парадигматических ассоциаций обычно относят ассоциации «по смежности», вроде пол-потолок, небо-земля, строящиеся по фреймовому типу. (Противопоставленные парадигматическим так называемые синтагматические ассоциации вроде маленький-мальчик, бежать-быстро, отображают обычно частотность совместной встречаемости или в предметной ситуации, или в тексте.) Классическая методика Выготского-Сахарова дает ярко выраженный фреймовый эффект у маленьких детей и бесспорный системный (сетевой) у взрослых.

Фреймовый подход при моделировании реальной психической деятельности хорошо укладывается в деятельностную концепцию современной психологии.

«Знание предмета» и «вербально организованное сознание». Обратимся для начала к малоизвестной работе Э.В.Ильенкова, написанной еще в 1974 году, но впервые опубликованной только в 1991-м. Это «Деятельность и знание» (Ильенков, 1991). Вот логика Ильенкова.

«Знание в точном смысле этого слова есть всегда знание предмета» (там же, 381), вернее, системы действительных, реальных явлений. Это ни в коем случае не вербально организованное сознание, не «словесное оформление словесно неоформленного материала» (382). Между тем в процессе усвоения знаний мы сталкиваемся именно с последним, превращаем знание в знание «языка науки». «Предмет тут - всегда словесно оформленный предмет, в том виде, в каком он существует до словесно-знакового «оформления», до его оречевления, он вообще в составе этой концепции не мыслится, не существует для нее» (383).

Альтернатива - «организовать процесс усвоения знания как знания предмета», понимаемого «как система вещей, обладающая своей, ни от какого языка не зависящей, «внеязыковой» организацией и связью, - как конкретное целое» (383). Между тем сейчас «вместо реального предмета ученику предъявляется... искусственно выделенный фрагмент предметной действительности, в точности соответствующий его словесному описанию, т.е. образный эквивалент заданной абстракции... Внимание ученика с самого начала ориентируется на активное отыскивание таких чувственно воспринимаемых явлений, которые в точности согласуются с их собственным описанием, - на выделение тех «признаков» предмета, которые уже получили свое однозначное выражение в словесных формулах» (384). Чувственно воспринимаемые вещи, случаи, ситуации превращаются в «овеществленные абстрактные представления»: «этим именно и воспитывается представление о самодостаточности абстрактных схем» (там же), дополненное идеей конкретного «воплощения» абстрактного правила.

Ученику не предлагается строить образ - он предъявляется готовым, этот «заранее организованный словами образ, и ученику остается лишь одно - обратный перевод этого образа в словесную форму» (385). «Никакой деятельности с предметом при это не совершается. С чем ученик действительно действует - так это с образом, вынесенным за пределы его головы, с овеществленным представлением» (там же). А с предметом он сталкивается лишь в мире реальной практической жизни - и возникает «щель» между житейскими и научными понятиями.

Требуется, следовательно, особый вид деятельности - «деятельность, изменяющая предмет, а не образ его. Ибо только в ходе этой деятельности впервые и возникает образ...» (387).

Остановимся на одной из ключевых идей этой статьи Ильенкова - на идее о том, что противоположение житейских и научных понятий соответствует различию деятельности сс предметом и деятельности со словесной схемой, переведенной в образную форму. Откуда вообще возникло это противоположение? Как известно, в отечественной психологии оно впервые было развито Л.С.Выготским и его ученицей Ж.И.Шиф. По Выготскому, специфика научного понятия по сравнению с житейским в том, что «момент появления научного понятия как раз начинается со словесного определения, с операций, связанных с таким определением» (Выготский, 1996, 360). Аналогична мысль А.Н.Леонтьева, что научное понятие возможно, когда спонтанное (житейское) ставится в дискурсивный контекст (Леонтьев А.Н., 1980). Но главное отличие научного понятия от житейского - его системность и осознанность.

Как Выготский, так и Леонтьев подчеркивали, что научные понятия не противопоставлены житейским. Хотя способ усвоения у них различен и даже в известной мере противоположно направлен (ср. известную параллель с усвоением родного и иностранного языка, проводимую Выготским), для усвоения научных понятий необходимы сформированные житейские понятия, хотя эти последние фрагментарны, не систематизированы в сознании ребенка, он не способен с ними произвольно и сознательно оперировать. Развитие житейского понятия «должно достигнуть известного уровня для того, чтобы ребенок вообще мог усвоить научное понятие и осознать его... Научные понятия прорастают вниз через житейские. Житейские понятия прорастают вверх через научные» (Выготский, СС, т.2, 262-263).

Логика неумолимо подсказывает, что подлинная теория учения не может концентрироваться только на формировании научных понятий. Она должна включать как изучение механизма спонтанного формирования «житейских» понятий, так и изучение оптимальных путей перехода от этих последних к «научным» понятиям.

Большой вопрос, насколько правомерны вообще эти термины (и соответствующие им понятия). Например, можно ли говорить о научных понятиях применительно к первым знаниям младшего школьника об окружающем мире или к математике для дошкольников? Но и житейскими эти понятия едва ли можно называть.

Житейские понятия, говорит Выготский, сильны «в сфере спонтанного, ситуационно осмысленного, конкретного применения, в сфере опыта и эмпиризма» (там же). Нам кажется, что в этой формулировке есть внутренняя несогласованность. Конечно, - и об этом много писал сам Выготский, - на стадии формирования и функционирования житейских понятий существуют обобщения, причем отнюдь не только эмпирические и применяемые отнюдь не обязательно спонтанно. Недаром сам Выготский говорил о «первом абрисе детского мировоззрения», о том, что в дошкольном возрасте «закладывается общее представление о мире, о природе, об обществе, о самом себе» (Выготский, 1996а, 130). Отличие их от подлинных, научных обобщений не только и не столько в том, что на стадии житейских понятий мы имеем дело с формальными обобщениями, а на стадии научных - с содержательными обобщениями, как полагает В.В.Давыдов (Давыдов, 1996, 500-501). Гораздо важнее другое - их «ситуационная осмысленность», связанность этих обобщений с ситуацией, центром которой является сам ребенок. Обобщения дошкольника или, по Выготскому, его «общие представления», позволяют ему, «если грубо сказать, вырвать предмет мышления из конкретной временной и пространственной ситуации, в которую он включен» (Выготский, 1996а, 129), - но этот предмет остается в рамках ситуационных связей, хотя и по-своему обобщенных. Ребенок от реальной ситуации переходит к «воображаемой ситуации», как говорил (применительно к игре) Д.Б.Эльконин, у него формируется «образ действия». При этом воображаемая, обобщенная ситуация, а вернее, «то значение, которое ребенок вкладывает в эту ситуацию» (Выготский), образует для ребенка «возможность воплощения замысла, возможность идти от мысли к ситуации, а не от ситуации к мысли».

Можно ли сказать, что такое - ситуативное - представление знания принципиально уступает системному (внеситуативному), является более элементарным, отражает более низкую ступень развития мышления? В сегодняшней педагогической психологии получается именно такая картина. Но дело обстоит на самом деле несколько иначе - и гораздо сложнее.

Именно и только введение в анализ понятия предметного значения возвращает нас к исходным идеям Э.В.Ильенкова. Представляется, что это - единственный путь примирения «теоретичности» взгляда на мир с преодолением «вербализации» этого мира. Предметный образ абстрактен - но он абстрактен по-другому, чем вербальное понятие, выраженное в слове или в тексте. И он богаче, чем вербальное теоретическое понятие, за счет не индивидуального, «эмпирического» опыта как такового, а за счет личностного опыта, опыта переживания ситуации, смыслового видения ее, за счет «моего не-алиби» (Бахтин) в этой ситуации.

Глава 3. Смысл и смысловое поле

Смысл как образующая образа мира. Согласно Д.А.Леонтьеву, смысл выступает в психологии в трех плоскостях, трех самостоятельных, но взаимосвязанных ипостасях. «Первая из них - это плоскость объективных отношений между субъектом и миром. В этой плоскости объекты, явления и события действительности, входящие в жизненный мир субъекта, обладают для него жизненным смыслом в силу того, что они объективно небезразличны для его жизни... Жизненный смысл есть объективная характеристика места и роли объектов, явлений и событий действительности и действий субъекта в контексте его жизни... Жизненный смысл и отражающаяся в нем динамика жизненных отношений - это онтологический аспект смысла.

Вторая плоскость - это образ мира в сознании субъекта, одним из компонентов которого является личностный смысл. Личностный смысл является формой познания субъектом его жизненных смыслов, презентации их в его сознании...Личностный смысл и отражающаяся в нем динамика субъективного образа реальности - это феноменологический аспект смысла.

Наконец, третья плоскость - это психологический субстрат смысла - неосознаваемые механизмы внутренней регуляции жизнедеятельности. В этой плоскости смыслонесущие жизненные отношения принимают форму смысловых структур личности, образующих целостную систему и обеспечивающих регуляцию жизнедеятельности субъекта в соответствии со специфической смысловой логикой... Смысловые структуры и отражающаяся в них динамика деятельности (жизнедеятельности) - это деятельностный или субстратный аспект смысла...

Итак, смысл предстает перед нами как отношение, связывающее объективные жизненные отношения субъекта, предметное содержание сознания и строение его деятельности» (Леонтьев Д.А., 1999, 112-113).

Согласно этому подходу, базисными образующими образа мира личности являются инвариантные смысловые образования как устойчивые системы личностных смыслов, содержательные модификации которых обусловлены особенностями индивидуального опыта личности (Определение Н.Н.Королевой, приведенное в (Леонтьев Д.А., 1999, 146-147).

В настоящей книге мы не видим необходимости подробно излагать взгляды Д.А.Леонтьева на смысл, тем более что в части, касающейся соотношения смысла и значения, они в значительной степени опираются на наши более ранние публикации (Леонтьев, 1969 и др.). Обратим внимание лишь на одно принципиально важное определение, данное им значению: это определение значения (под психологическим углом зрения) «как системного качества, приобретаемого смыслом слова или высказывания (или компонентом этого смысла) в условиях единства смыслообразующего контекста» (Леонтьев Д.А., 1999, 382). Однако субстратом смысла (и значения) может быть не только слово (или языковый образ), но и образ предмета или ситуации как непосредственный компонент образа мира: в этом случае мы и говорим о предметном значении.

Под этим углом зрения важным представляется понятие, не проанализированное Д.А.Леонтьевым в его книге, но постоянно фигурирующее в классических работах Л.С.Выготского и А.Н.Леонтьева. Мы имеем в виду понятие смыслового поля.

Смысловое поле. В «каноническом» варианте концепции А.Н.Леонтьева это понятие отсутствует. Между тем он не раз возвращался в своих публикациях и рукописных материалах к этому понятию.

Впервые оно появляется в 1933 году - в рукописной записи о беседе с Выготским. «...Процесс развития в том, что меняется смысловое поле; это значит - в речи (слове) изменение значения слова... Здесь значение слова есть его смыслообразующая способность. Здесь значение слова выступает как значение вещи...» (Леонтьев А.Н., 1994, 22). И дальше: «Изменение значения = смыслового поля (=внешнего мира), отсюда степени свободы. Но и изменение внутреннего мира - внутренней свободы, внутренней воли» (там же, 23).

Итак, уже здесь внешний мир выступает в виде «смыслового поля», конституируемого «значениями вещей», т.е. предметными значениями.

Тогда же (а особенно в «Материалах о сознании») появляется как одно из ключевых понятие переноса, взятое Леонтьевым у Келера через посредство Выготского. Вообще рассуждения Леонтьева в этот период часто идет в логике структуры ситуации - конечно, не в келеровском смысле. Эта ситуация есть ситуация деятельности человека в объективной действительности. Через много лет Леонтьев будет говорить о возвращении к построению в сознании индивида образа многомерного «мира как он есть». Смысловое поле и есть такой образ. Аналог такого понимания - хорошо известная нам идея Бахтина о «моем не-алиби в мире».

Идея смыслового поля не случайно появляется у Леонтьева в контексте прямого диалога с Выготским. Как мы уже видели, в известном конспекте Выготского об игре, опубликованном в качестве приложения к книге Эльконина, это понятие играет важнейшую роль. Выготский прямо говорит о «расхождении видимого и смыслового поля» как «новом в дошкольном возрасте». Это «создание мнимых ситуаций» как «новая ступень абстрации, произвольности и свободы» (Выготский, 1978, 289). По Выготскому, в раннем возрасте видимое и смысловое поле слиты, в дошкольном они расходятся, а для школьника характерно «возникновение внутреннего смыслового поля, независимого, но не накладываемого сверху, а координированного с внешним (спортивная игра)» (там же, 291).

Мы привыкли к тому, что у Выготского термин «смысл» употребляется чисто лингвистически, как своего рода результирующая значений слов, образующих высказывание, а в лучшем случае толкуется как «совокупность всех психологических фактов, возникающих в нашем сознании благодаря слову» (Выготский, СС, т.2, 346). В цитируемом контексте смысл понимается иначе, очень близко к «леонтьевскому» личностному смыслу. Но вот что интересно: применительно к слову Выготский говорит именно о значении, а применительно к вещи - о смысле. Ср.: «Слово биполярно ориентировано, оседая значением в мысли и смыслов в вещи; перенесение смысла внутрь - на свои процессы и действия» (Выготский, 1978, 292). Ниже: «...в игре ребенок открывает: каждая вещь имеет свой смысл, каждое слово имеет свое значение, которое может замещать вещь» (там же, 293). Дальнейший анализ игры приводит Выготского к противоположению «реального действия» и «смысла действия». При этом возможно «чистое оперирование смыслами действий» - это, по Выготскому, и есть волевой выбор, решение, борьба мотивов - вообще процессы, «резко оторванные от выполнения» (там же).

Итоговый вывод Выготского: «Действие в игре впервые приобретает смысл: т.е. осознается. Действие замещает другое действие, как вещь - другую вещь. Как же ребенок переплавляет одну вещь в другую, одно действие в другое? Через движения в смысловом поле, не связанные видимым полем, реальными вещами, которые подчиняют себе все реальные вещи и реальные действия. Это движение в смысловом поле есть самое главное в игре...» (там же, 294).

Очевидна преемственность понятия смыслового поля у Выготского и Леонтьева: даже идея Леонтьева о том, что «перенос смысла раскрывает его строение», а возможно, смысл «не только раскрывается, но и формируется в переносе» (Леонтьев, 1994, 168), находит полную параллель в этих словах Выготского.

У самого Леонтьева понятие смысла появляется в его докторской диссертации. Это «то отношение объективных воздействующих свойств, которому подчиняется деятельность субъекта» (там же, 1996). Применительно к животным Леонтьев употребляет понятие «инстинктивного смысла» (позже он говорит о «биологическом смысле»). Вот описание развития и трансформации смысла в филогенезе: «На низших ступенях развития психики животных это – всегда смысл отдельных воздействующих свойств, у более развитых животных это… - смысл отдельных предметов; на еще более высокой генетической стадии это – смысл определенных межпредметных связей, смысл ситуаций. Наконец, содержание того особого отношения, которое мы обозначили термином «смысл», становится принципиально иным, как только мы переходим к человеку: биологический, инстинктивный смысл превращается в смысл сознательный, в основе которого лежат уже общественные по своей природе отношения» (там же, 101). Позже, в «Очерке развития психики», Леонтьев говорит о «разумном смысле для человека того, на что направлена его активность» и о «сознании смысла действия… в форме отражения его предмета как сознательной цели» (Леонтьев А.Н., 1972, 274-275). А главное – он вводит обобщающее понятие «жизненного смысла» (там же, 288). Но в этой своей работе, как и в последующих публикациях, Леонтьев, вводя понятие личностного смысла, уже не возвращается к понятию смыслового поля.

Особенно любопытна трактовка рассматриваемой проблемы в «Методологических тетрадях». Смысл рассматривается там, как мы помним, в соотношении с понятием значения. Это отсылает нас, казалось бы, к более поздним работам 40-х гг. (а может быть, напротив, к рассуждениям Выготского?). Однако в цитируемой работе есть нестандартный поворот – обращение к строению смысла как кристаллизации строения деятельности (имеется в виду, комментирует сам Леонтьев, отношение к действительности, а не действия, не операции, не приемы вообще). И далее как раз и говорится о «переносе смысла». Ниже, во второй тетради: «в языке обратное, чем в реальном действии: «перенос значения», с точки зрения действительности, - «перенос смысла», с точки зрения самого слова» (Леонтьев А.Н., 1994, 207).

«Смысл = интенция значения» (там же).

Опять вводится понятие «смыслового поля», хотя и не раскрывается (там же, 209).

И главное: «понятие смысла для психологии столь же важно, как и понятие стоимости для политической экономии… Поэтому учение о деятельности есть альфа, учение о смысле – омега психологии!» (там же, 210). При этом есть «большие» и «малые» смыслы (смысл деятельности, действия, операции), венчаемые жизненным смыслом или смыслом жизни.

Понятие смыслового поля один-единственный раз вновь возникает у Леонтьева – а именно в его докладе об образе мира. Но здесь «смысловое поле» синонимично системе значений, «пятому квазиизмерению».

Концепция смыслового поля интересна следующим. Развитие психики и в филогенезе, и в онтогенезе – это прежде всего развитие отношений человека и мира, диалога мира и человека. И не случайно понятие смыслового поля и у Выготского, и у Леонтьева связано с генетическим анализом. От полностью ситуативной модели мира через деятельность и благодаря деятельности животное и ребенок переходят к встроенному в эту ситуацию миру обобщений.

Но, как точно заметил Выготский, деятельность во внутреннем плане – это «чистое оперирование смыслами действий». И парадокс заключается в том, что чем больше мы от практической деятельности переходим к теоретической, тем большую роль начинают играть смысловые факторы.

Но это, как говорится, уже совсем другая история.

Глава 4. Психология деяния: сознание и действие vs. личность и деяние

Личность как момент деятельности. В настоящей книге мы, естественно, не можем обсуждать различные концепции личности. Поэтому выделим лишь то в психологии личности, что существенно для нашей проблемы.

Наша интерпретация категории личности коренится в последних работах Выготского, связанных с “вершинной психологией”. В одной из рукописей конца 20-х гг., а именно “Конкретная психология человека”, Выготский высказал своеобразный взгляд на личность как на психологическую категорию, первичную по отношению к деятельности и сознанию. Не только деятельность и сознание, но в первую очередь именно личность социально (культурно) детерминирована, ее сущность – социальна.

Моя личность – это процесс (и результат) постановки меня как субъекта в ключевую позицию в мире «большого опыта» (Бахтин). Это – интериоризованный «единый и единственный» мир в его взаимоотношении с моим познанием и моим поступком, моими мотивами и моей волей, моими переживаниями и моими ценностями. Мир не есть «мир символов» (Дж.Брунер); познавательные процессы – только часть процессов интериоризации, они подчинены личности, определяющей и регулирующей их.

Что такое личность психологически? Ответ можно найти в работах Выготского: это динамическая смысловая система, включающая мотивационные, волевые, эмоциональные процессы, динамику действия и динамику мысли. Все эти компоненты могут быть в различных отношениях друг к другу, могут образовывать различные «сплавы». «В процессе общественной жизни… возникают новые системы, новые сплавы психических функций, возникают единства высшего порядка, внутри которых господствуют особые закономерности, взаимозависимости, особые формы связи и движения» (Выготский, СС, т.6, 328).

В упомянутой выше рукописи «Конкретная психология человека» мы находим несколько иной ответ на поставленный вопрос: личность в принципе диалогична, это всегда драма, а не простой (пусть даже противоречивый) процесс или система процессов. Например, деятельность человека детерминируется различными социальными ролями, «проигрываемыми» этим человеком; и может возникнуть драматический конфликт между моей ролью судьи («я должен осудить его») и мной как человеком («я его понимаю») (Выготский, 1986).

Подведем предварительный итог: личность есть процесс постоянного самоопределения человека в реальном мире, регулирующий познавательные процессы, поступки, переживания и т.п. Она первична по отношению к деятельности и сознанию.

А.Н. Леонтьев еще в конце 30-х гг., как мы помним, четко сформулировал идею, что личность человека определяется не внутренними условиями, и не внешними, и не их совокупностью, а тем содержательным процессом, в котором все они преломляются и выступают в качестве внутреннего соотношения, «заключенного а самом процессе развития личности» (а не просто «движущих» этот процесс). А это значит – личность определяется жизнью. «Она и есть не что иное, как сгусток жизни, продукт ее кристаллизации в форме субъекта» (Леонтьев А.Н., 1994, 200).

В книге «Деятельность.Сознание.Личность» вводится понятие личности как внутреннего момента деятельности. Личность возникает в результате иерархизации системы деятельностей, это не данность, а качество. Отдельные деятельности связываются в «узлы», в результате чего образуется новый уровень сознания – сознание личности. (Вопрос в том, уровень ли это? А может быть, вообще нет никакого сознания, кроме сознания личности? К этой мысли, кажется, потом пришел и сам Леонтьев, говоря в лекциях, что то, что мыслит – это личность).

Особенно важен для нас конспект доклада о личности, относящийся к 1977 году и опубликованный только раз – в двухтомнике Леонтьева. Там говорится, что «личность есть системное и поэтому «сверхчувственное» качество, хотя носителем этого качества является вполне чувственный, телесный индивид со всеми его прирожденными и приобретенными свойствами… С этой точки зрения проблема личности образует новое психологическое измерение: иное, чем измерение, в котором ведутся исследования тех или иных психических процессов, отдельных свойств и состояний человека; это – исследование его места, позиции в системе, которая есть система общественных связей, общений, которые открываются ему; это – исследование того, что, ради чего и как использует человек врожденное ему и приобретенное им…» (Леонтьев А.Н., 1983, т.1, 385).

Если главную задачу Леонтьев видит в том, чтобы осуществить «исследование процесса порождения и трансформаций личности человека в его деятельности, протекающей в конкретных социальных условиях» (Леонтьев А.Н., 1975, 173), а связь деятельностей осуществляется через смысловую сферу, можно вслед за Г.М.Андреевой (1983, 62) говорить о своеобразном «личностном выборе деятельности». Ср. у Д.Б.Эльконина: «Личность – высшая психологическая инстанция организации и управления своим поведением, заключающаяся в преодолении самого себя» (Эльконин, 1989, 517).

Социальная детерминированность личности и ее отношение к деятельности были зафиксированы еще П.А.Флоренским, хотя и в парадоксальной форме: «Предел дробления – не человеческий атом, от себя и из себя относящийся к общине, но общинная молекула,…являющаяся началом действий… Это – новая антиномия, - антиномия личности-двоицы. С одной стороны, отдельная личность – все, но, с другой, она – нечто лишь там, где – «двое или трое»… Абсолютно-ценною личность может быть не иначе как в абсолютно-ценном общении, хотя нельзя сказать, чтобы личность была первее общения, или общение – первее личности…» (Флоренский, 1990а, 419). Близкие мысли высказывал А.А.Ухтомский (у него личность обозначается термином «лицо»): «Ни общее и социальное не может быть поставлено выше лица, ибо только из лиц и ради лиц существует; ни лицо не может быть противопоставлено общему и социальному, ибо лицом человек становится поистине постольку, поскольку отдается другим лицам и их обществу» (Ухтомский, 1996, 267).

Леонтьевский подход к личности развит в работах А.Г.Асмолова. «Совместная деятельность в конкретной социальной системе детерминирует развитие личности, но личность, все более индивидуализируясь, сама выбирает ту деятельность, а порой и тот образ жизни, которые определяют ее развитие» (Асмолов, 1996, 470). «Быть личностью – значит иметь активную жизненную позицию, о которой можно сказать: на том стою, и не могу иначе. Быть личностью - значит осуществлять выборы, возникшие в силу внутренней необходимости, сметь оценить последствия принятого решения и держать за них ответ перед собой и обществом, в котором живешь. Быть личностью – значит обладать свободой выбора и нести через всю жизнь бремя выбора. Быть личностью – значит осуществить вклад в общество, ради которого живешь и в котором жизненный путь индивидуальности превращается в историю Родины, сливается с судьбой страны. Через созидание ради общества, ради того образа жизни, который имеет для индивидуальности личностный смысл, она обретает свое социальное бессмертие» (там же, 519).

Наиболее четкая психологическая характеристика личности под этим углом зрения дана, на наш взгляд, Д.А.Леонтьевым. Он, как известно, определяет личность следующим образом: «личность…конституируется функциями выделения субъектом себя из окружающего мира, выделения, презентации и структурирования им своих отношений с миром и подчинения своей жизнедеятельности устойчивой структуре этих отношений, в противовес сиюминутным импульсом и внешним стимулам» (Леонтьев Д.А., 1999, 154).

Завершим этот наикратчайший обзор словами Б.С.Братуся: «Формирование и самостроительство в себе человека, сама способность и возможность такого самостроительства подразумевают наличие некоего психологического орудия, органа, постоянно координирующего и направляющего этот невиданный, не имеющий аналогов в живой природе процесс. Этим органом и является личность человека» (Братусь, 2000, 55).

Начало личности – поступок. Как известно, под этим названием была в 1976 году опубликована (и затем перепечатана в двухтомнике) актовая речь А.Н.Леонтьева как декана психологического факультета МГУ, обращенная к студентам-первокурсникам. Это одна из немногочисленных работ Леонтьева, где вводится само понятие поступка. Различные интерпретации этого понятия А.Н.Леонтьевым и психологами его школы блестяще проанализированы Е.Е.Соколовой (Соколова, 1999), и мы в этом разделе остановимся только на одном аспекте понятия поступка – его отличии от действия.

Каноническая теория деятельности, как она обычно излагается, по существу приравнивает друг к другу любые действия человека. Как мы уже говорили в начале второй части нашей книги, она во многом «затехнологизована». Для нее принятие и осуществление жизненно значимого решения, например, о поступлении в вуз, психологически эквивалентно покупке сигарет в ближайшем табачном киоске. В чем же (и есть ли вообще) принципиальное различие между этими двумя действиями?

Решение о покупке сигарет и само это действие не имеет для человека никакой личностной значимости. За ним не стоит свободного личностного выбора и прогнозирования своей дальнейшей жизнедеятельности. А.Н.Леонтьев только к концу жизни пришел к пониманию неадекватности расширительного понимания действия и отсюда вернулся к понятию поступка как выхода человека в сферу созидания, способности и возможности стать соучастником «всех событий окружающего мира», вообще единицы личности в том ее понимании, которое очерчено выше.

Поступок, по выражению В.П.Зинченко, есть «средство саморазвития личности» (Зинченко, 1997, 188). Но он только потому способен им стать, что является действием, «которое воспринимается и осознается самим действующим субъектом как общественный акт, как проявление субъекта, которое выражает отношение человека к другим людям» (Рубинштейн, 1940, 455). Такое действие «включается в более обширное целое деятельности данной личности (выделено нами. – Авт.) и лишь в связи с ней оно может быть понято» (там же, 468).

В 1990 г. мы впервые употребили выражение «психология деяния» в противоположность психологии действия или деятельности (Леонтьев, 1990, 13). Там же содержится мысль о том, что если «каноническое» понятие действия соотнесено с сознанием, то понятие деяния связано с личностью – сейчас мы бы сказали: с сознанием личности.

Деяние является своего рода единицей деятельности, но не всякой, а той системообразующей деятельности, которая «завязывает в узел» другие деятельности человека и соотнесено с прогнозированием и проектированием его жизненного пути, в свою очередь связанными с социальной ориентацией этого пути. Это единица деятельности личности.

«…Человек не беспомощное существо: он сам распоряжается собой, и в его воле выбрать себе те или иные цели в жизни. Подросток, осознавший себя как член общества, ищет в нем «точку отсчета» для себя… Юноша осмысливает свое место в этом мире, свои идеалы, движущие мотивы… Наконец, зрелый человек определяет свои позиции…Таково поступательное движение человеческой жизни, в процессе которого выкристаллизовывается наше «я»» (Леонтьев А.Н., 1983, т.1, с.382).

Глава 5. Учение как жизнь.

Итак, жизненный путь человека - это путь самостроительства, самоопределения в системе жизненных (социальных) отношений, путь самоактуализации в процессе деятельностного взаимодействия с миром.

Развитие личности человека, следовательно, есть, с одной стороны, развитие системы «человек-мир» или, уже, «человек-социум». «В функциональном отношении человек и среда выступают всегда вместе, как единое целое» (Ярвилехто, 1998, 22). Но, с другой стороны, это процесс, в котором активно участвует сама личность, выступая как активное, творческое начало.

Если рассматривать образование как «систему процессов взаимодействия людей в обществе, обеспечивающих вхождение индивида в это общество (социализацию)» (Леонтьев, 2000, 233), то движущей силой так понимаемого образования выступает саморазвитие и самоактуализация личности. Все «образование в школе должно быть организовано так, чтобы в нем ясно просвечивала будущая цель образования личности к свободному самоопределению» (Гессен, 1995, 122). Поэтому «не школа и образование есть основа и источник самовоспитания и самообразования, а, наоборот, саморазвитие есть та необходимая почва, на которой школа только и может существовать» (Каптерев, 1982, 355). Эта мысль, впервые сформулированная Л.Н.Толстым, в дальнейшем развивалась также П.П.Блонским и Л.С.Выготским.

Выше, в первой главе этой части, мы цитировали М.К.Мамардашвили, говорившего о том, что человек есть такое существо, «возникновение которого непрерывно возобновляется», «с каждым индивидуумом и в каждом индивидууме». Иными словами, каждый человек активно «самостановится», самообразуется, включаясь в деятельность социума. Важнейшим условием этого процесса является способность каждого члена общества к самостоятельной творческой деятельности, результаты которой лежат в основе обогащения, трансформации и развития социального опыта человечества. «Только то общество способно двигаться вперед, где целью школы является вырастить ученика, способного превзойти своих учителей» (Образовательная программа, 2000, 21).

Школа не «формирует» ребенка по единому шаблону (или, по крайней мере, не должна этого делать). Она выращивает в нем личность, творческие способности и потребность в творчестве (включая творчество себя самого), ориентирует ученика на саморазвитие и самообразование, самоопределение и самоактуализацию. Она поддерживает в ребенке все то, что связано с развитием его личности. Одним словом, школа призвана выполнять жизненно важную функцию - функцию стимуляции, помощи и поддержки при вхождении молодого поколения в мир социального опыта.

Образование - не подготовка к жизни, оно не «прибавляется» к ней. «Жизнь и есть образование, и теория образования есть в сущности теория жизни» (Гессен, 1995, 55). Или, как пишет финский психолог Тимо Ярвилехто, «жизнь - это постоянное учение, и, напротив, без учения нет жизни. Учение как раз и представляет собой постоянное изменение системы, состоящей из организма и среды... Жизнь - это рождение деятельностных единиц в системе организм-среда... Для того, чтобы деятельность этой системы могла приносить результаты при постоянном изменении ситуации и поведенческих возможностей, системе организм-среда необходимо все время организовываться по-новому» (Ярвилехто, 1998, 23).

В этом суть и социальный смысл так называемого развивающего образования.

Литература к части 3

Абульханова-Славская, 1989: К.А.Абульханова-Славская. Принцип субъекта в философско-психологической концепции С.Л.Рубинштейна.// Сергей Леонидович Рубинштейн. Очерки, воспоминания, материалы. К 100-летию со дня рождения. М.: 1989

Андреева, 1983: Г.М.Андреева. Значение идей А.Н.Леонтьева для развития марксистской социальной психологии. // А.Н.Леонтьев и современная психология. М.: 1983

Артемьева и др., 1983: Е.Ю.Артемьева, В.П.Серкин, Ю.К.Стрелков. Описание структуры субъективного опыта: контекст и задачи. // Мышление, общение, опыт. Ярославль: 1983

Артемьева, 1999: Е.Ю.Артемьева. Основы психологии субъективной семантики. М.: 1999

Асмолов, 1996: А.Г.Асмолов. Культурно-историческая психология и конструирование миров. М.: Воронеж: 1996

Асмолов, 1996а: А.Г.Асмолов. Историко-эволюционный подход в психологии личности. Дисс. в виде научного доклада… М.: 1996

Балонов и др., 1985: Л.Я.Балонов, В.Л.Деглин, Т.В.Черниговская. Функциональная асимметрия мозга в организации речевой деятельности. // Сенсорные системы. Сенсорные процессы и асимметрия полушарий. Л.: 1985

Бахтин, 1979: М.М.Бахтин. Эстетика словесного творчества. М.: 1979

Бахтин, 1986: М.М.Бахтин. Литературно-критические статьи. М.: 1986

Бернштейн, 1966: Н.А.Бернштейн. Очерки по физиологии движений и физиологии активности. М.: 1966

Брагина и Доброхотова, 1988: Н.Н.Брагина, Т.А.Доброхотова. Функциональные асимметрии человека. Изд.2. М.: 1988

Братусь, 2000: Б.С.Братусь. Русская, советская, российская психология. М.: 2000

Василюк, 1984: Ф.Е.Василюк. Психология переживания. Анализ преодоления критических ситуаций. М.: 1984

Величковский, 1983: Б.М.Величковский. Образ мира как гетерархия систем отсчета. // А.Н.Леонтьев и современная психология. М.: 1983

Величковский, 1987: Б.М.Величковский. Функциональная организация познавательных процессов. Автореф. докт. дисс. М.: 1987

Волошинов, 1929: В.Н.Волошинов. Марксизм и философия языка. Основные проблемы социологического метода в науке о языке. Л.: 1929

Выготский, СС: Л.С.Выготский. Собрание сочинений

Выготский, 1978: Из записок-конспекта Л.С.Выготского к лекциям по психологии детей дошкольного возраста. // Д.Б.Эльконин. Психология игры. М.: 1978

Выготский, 1986: Неопубликованная рукопись Л.С.Выготского. // Вестник МГУ. Серия Психология, 1986, №1

Выготский, 1996: Л.С.Выготский. Педагогическая психология. М.: 1996

Выготский, 1996а: Л.С.Выготский. М.: 1996 (Антология гуманной педагогики)

Гессен, 1995: С.И.Гессен. Основы педагогики. Введение в прикладную философию. М.: 1995

Гийом, 1990: Г.Гийом. Принципы теоретической лингвистики. М.: 1990

Давыдов, 1996: В.В.Давыдов. Проблемы педагогической и детской психологии в трудах Л.С.Выготского.// Л.С.Выготский. Педагогическая психология. М.: 1996

Данилова, 1998: Н.Н.Данилова. Психофизиология. М.: 1998

Деглин и др., 1983: В.Л.Деглин, В.Я.Балонов, И.Б.Долинина. Язык и функциональная асимметрия мозга. // Текст и культура. Труды по знаковым системам ХУ11. Тарту: 1983

Дискуссия, 1990: Дискуссия о проблемах деятельности. // Деятельностный подход в психологии: проблемы и перспективы. М.: 1990

Зинченко, 1981: В.П.Зинченко. Идеи Л.С.Выготского о единицах анализа психики. // Психологический журнал, 1981, №2

Зинченко, 1997: В.П.Зинченко. Посох Осипа Мандельштама и трубка Мамардашвили. К началам органической психологии. М.: 1997

Зинченко, 2000: В.П.Зинченко. Мысль и Слово Густава Шпета. (Возвращение из изгнания). М.: 2000

Зинченко и Мамардашвили, 1977: В.П.Зинченко, М.К.Мамардашвили. Проблема объективного метода в психологии // Вопросы философии, 1977, №7

Зинченко и Мамардашвили, 1991: В.П.Зинченко, М.К.Мамардашвили. Исследование высших психических функций и эволюция категории бессознательного. // Вопросы философии, 1991, №10

Иванов, 1983: Вяч.Вс.Иванов. Художественное творчество, функциональная асимметрия мозга и образные способности человека. // Текст и культура. Труды по знаковым системам ХУ11. Тарту: 1983

Ильенков, 1991: Э.В.Ильенков. Философия и культура. М.: 1991

Каптерев, 1982: П.Ф.Каптерев. Избранные педагогические сочинения. М.: 1982.

Касевич, 1988: В.Б.Касевич. Семантика. Синтаксис. Морфология. М.: 1988

Леонтьев, 1969: А.А.Леонтьев. Смысл как психологическое понятие. // Психологические и психолингвистические проблемы владения и овладения языком. М.: 1969

Леонтьев, 1983: А.А.Леонтьев. Формы существования значения.// Психолингвистические проблемы семантики. М.: 1983

Леонтьев, 1990: А.А.Леонтьев. Ecce homo (“Вершинная” психология и перспективы исследования деятельности). // Деятельностный подход в психологии: проблемы и перспективы. М.: 1990

Леонтьев, 1997: А.А.Леонтьев. Психология общения. Изд.2. М.: 1997

Леонтьев, 2000: А.А.Леонтьев. Образование. // Человек. Философско-энциклопедический словарь. М.: 2000

Леонтьев и Л.Леонтьев, 1999: А.А.Леонтьев, Л.А.Леонтьев. Способы представления знаний и их компьютерное моделирование. //Обработка текста и когнитивные технологии. Ч.3. Пущино: 1999

Леонтьев и Шапиро, 1978: А.А.Леонтьев, Д.И.Шапиро. Расплывчатые категории в задачах принятия решений. Психолингвистический аспект // Общение: теоретические и прагматические проблемы. М.:1978

Леонтьев А.Н., 1972: А.Н.Леонтьев. Проблемы развития психики. Изд. 3. М.: 1972

Леонтьев А.Н., 1975: А.Н.Леонтьев. Деятельность. Сознание. Личность. М.: 1975

Леонтьев А.Н., 1979: А.Н.Леонтьев. Психология образа. // Вестник МГУ. Серия Психология, 1979, №2

Леонтьев А.Н., 1980: А.Н.Леонтьев. Овладение учащимися научными понятиями как проблема педагогической психологии. // Хрестоматия по возрастной и педагогической психологии. М.: 1980

Леонтьев А.Н., 1983: А.Н.Леонтьев. Избранные психологические произведения. Т.1 и 2. М.: 1983

Леонтьев А.Н., 1986: А.Н.Леонтьев. К психологии образа. // Вестник МГУ. Серия Психология, 1986, №3

Леонтьев А.Н., 1994: А.Н.Леонтьев. Философия психологии. Из научного наследия. М.: 1994

Леонтьев А.Н., 1998: А.Н.Леонтьев. Учение о среде в педологических работах Л.С.Выготского (критический анализ). //Вопросы психологии, 1998, №1

Леонтьев А.Н., 2000: А.Н.Леонтьев. Лекции по психологии. М.: 2000

Леонтьев Д.А., 1999: Д.А.Леонтьев. Психология смысла. М.: 1999

Мамардашвили, 1984: М.К.Мамардашвили. Классический и неклассический идеалы рациональности. Тбилиси: 1984

Мамардашвили, 1992: М.К.Мамардашвили. Как я понимаю философию. Изд.2. М.: 1992

Мамардашвили, 1993: М.К.Мамардашвили. Картезианские размышления. М.: 1993

Мамардашвили, 1997: Мераб Мамардашвили. Психологическая топология пути./ М.Пруст «В поисках утраченного времени». СПб: 1997

Мамардашвили, 1999: М.К.Мамардашвили. Лекции по античной философии. М.: 1999

Мамардашвили и Пятигорский, 1999: М.К.Мамардашвили, А.М.Пятигорский. Символ и сознание. Метафизические рассуждения о сознании, символике и языке. М.: 1999

Нейропсихологический анализ, 1986: Нейропсихологический анализ межполушарной асимметрии мозга. М.: 1986

Образовательная программа, 2000: Образовательная программа «Школа 2100» // «Школа 2100». Приоритетные направления развития образовательной программы. Вып.4. М.: 2000

Петухов, 1984: В.В.Петухов. Образ мира и психологическое изучение мышления. // Вестник МГУ. Серия Психология, 1984, №4

Представление, 1989: Представление и использование знаний. М.: 1989

Рубинштейн, 1940: С.Л.Рубинштейн. Основы общей психологии. М.: 1940

Рубинштейн, 1973: С.Л.Рубинштейн. Проблемы общей психологии. М.: 1973

Рубинштейн, 1989: Малоизвестные статьи и архивные материалы С.Л.Рубинштейна. // Сергей Леонидович Рубинштейн. Очерки, воспоминания, материалы. К 100-летию со дня рождения. М.: 1989

Смирнов, 1981: С.Д.Смирнов. Мир образов и образ мира. // Вестник МГУ. Серия Психология, 1981, №2

Смирнов, 1983: С.Д.Смирнов. Понятие «образ мира» и его значение для психологии познавательных процессов. // А.Н.Леонтьев и современная психология. М.: 1983

Смирнов, 1985: С.Д.Смирнов. Психология образа. М.: 1985

Соколова, 1999: Е.Е.Соколова. Идеи А.Н.Леонтьева и его школы о поступке как единице анализа личности в их значении для исторической психологии // Традиции и перспективы деятельностного подхода в психологии. Школа А.Н.Леонтьева. М.: 1999

Стеценко, 1987: А.П.Стеценко. Понятие «образ мира» и некоторые проблемы онтогенеза сознания // Вестник МГУ. Серия Психология, 1987, №3

Ухтомский, 1996: А.А.Ухтомский. Интуиция совести. СПб: 1996

Флоренский, 1990: П.А.Флоренский. У водоразделов мысли. М.: 1990

Флоренский, 1990а: П.А.Флоренский. Столп и утверждение истины. (1). М.: 1990

Ханина, 1990: И.Б.Ханина. Инварианты образа мира и их истоки. // Деятельностный подход в психологии: проблемы и перспективы. М.: 1990

Черниговская, 1993: Т.В.Черниговская. Эволюция языковых и когнитивных функций: физиологические и нейролингвистические аспекты. Автореф. докт. дисс. СПб: 1993

Шабес, 1989: В.Я.Шабес. Событие и текст. М.: 1989

Шабес, 1992: В.Я.Шабес. Речь и знание. СПб: 1992

Шехтер, 1959: М.С.Шехтер. Об образных компонентах речевого мышления. //Доклады АПН РСФСР, 1959, №№2 и 3

Шпет, 1989: Г.Г.Шпет. Сочинения. М.: 1989

Эльконин, 1989: Д.Б.Эльконин. Избранные психологические труды. М.: 1989

Ярвилехто, 1998: Т.Ярвилехто. Учение, роль учителя и новые технические средства обучения. // «Школа 2000...». Концепции, программы, технологии. Вып.2. М.: 1998

Rosch, 1978: E.Rosch. Principles of Categorization // Cognition and categorization. Hillsdale: 1978

Schank, 1982: R.C.Schank. Dynamic Memory. Cambridge: 1982

Schank and Abelson, 1977: R.C.Schank, R.P.Abelson. Scripts, Plans, Goals, and Understanding: An Inquiry into Human Knowledge Structures. Hillsdale: 1977

---

[1] В основе этого параграфа лежит статья, опубликованная совместно с Л.А.Леонтьевым (Леонтьев и Л.Леонтьев, 1999).